Взгляд ее был нерадостный, и глядела она,

точно пытаясь разглядеть какие-то руины метрах в ста от нее.

- Я с тобой говорить не хочу, извини.

Глаза девушки в очках словно говорили: "Она с тобой говорить не хочет,

извини".

Я сел на крайнее правое место в переднем ряду, прослушал лекцию (обзор

комедий Теннеси Уильямса и его место в литературе США), а когда лекция

закончилась, медленно сосчитал до трех и обернулся. Мидори уже видно не

было.

Провести апрель в одиночку было очень тоскливо. В апреле все вокруг казались

счастливыми. Сбросив пальто, люди собирались где-нибудь на солнце и

разговаривали, играли в мяч и любили друг друга.

А я был совсем один. И Наоко, и Мидори, и Нагасава - все удалились от меня.

Сейчас мне некому было даже сказать "Привет". Я тосковал даже по Штурмовику.

Я провел апрель в одиночестве, не в силах избавиться от этой тяжкой грусти.

Я еще несколько раз пытался заговорить с Мидори, но ответ всегда был один и

тот же. Она говорила, что говорить со мной не хочет, и слушая ее было

понятно, что говорит она правду. В основном она ходила с той девушкой в

очках, а в противном случае была с высоким коротко стриженным студентом.

Ноги у студента были на редкость длинные, и он всегда ходил в белых

баскетбольных кроссовках.

Прошел апрель, пришел май, но май был еще суровее апреля. С наступлением мая

я почувствовал, как моя душа начала затрепетала и начала дрожать посреди все

набиравшей силу весны. Это трепетание приходило в основном на закате дня. В

нежных сумерках, овеянных тонким ароматом магнолии, моя душа ни с того, ни с

сего разбухала, трепетала, дрожала и наполнялась болью. В такие моменты я

неподвижно закрывал глаза и сжимал зубы. Я ждал, когда это пройдет. Спустя

долгое время оно медленно проходило, оставляя после себя тупую боль.

В такие моменты я писал письма Наоко.