Вскоре откуда-то объявился котенок Чайка, поцарапал

немного доски на веранде, потом блажено вытянулся рядом со мной и заснул.

Казалось, что надо что-то придумать, но как и о чем надо думать, было

непонятно. да и, откровенно говоря, думать ни о чем не хотелось. Я подумал,

что вот придет время думать, тогда что-нибудь спокойно и придумаю. По

крайней мере сечас мне ни о чем думать не хотелось.

Весь день я сидел на веранде, прислонившись спиной к столбу, гладил Чайку и

смотрел на сад. Чувство было такое, точно вся сила из тела куда-то ушла.

Пришел вечер, солнце закатилось и померкло, и сад наконец окутался

синеватыми сумерками.

Чайка уже куда-то скрылся, а я все смотрел на цветы ивы. В весенних сумерках

цветы ивы виделись мне, точно вылезшие наружу, прорвав кожный покров, куски

сгнившей плоти. Весь сад был полон сладковатым тяжелым запахом гниения этой

плоти.

Я представил тело Наоко. Прекрасное тело Наоко лежало в темноте, и

бесчисленные побеги растений вырастали из его кожи, и эти красные побеги

колыхались под набегающим откуда-то ветром. Я подумал, почему такое

прекрасное тело должно страдать от болезни? Почему она не оставит Наоко в

покое?

Я вернулся в комнату и задернул шторы на окне, но и комнату тоже переполнял

этот запах. Запах весны покрывал всю поверхность земли. Но все, что он

напоминал мне сейчас, был запах гнили. В комнате с задернутыми шторами я

люто ненавидел весну. Я ненавидел то, что принесла мне весна, и даже

какую-то боль, которую она словно бы вызывала где-то в глубине моего тела.

Впервые с тех пор, как я появился на свет, я ненавидел что-то так яростно.

После этого я прожил один за другим три пустых дня, точно шагая по дну

глубокого моря. Даже если кто-то заговаривал со мной, я не мог этого

расслышать, и даже если я говорил о чем-то с кем-то, никто этого не слышал.