Вот я и

подумала. Подумала, что уж ее-то если поучить, то толк будет. Конечно,

нечего было и думать о том, чтобы опять с нуля заставить ее заниматься и

сделать из нее профессионала, но я подумала, что, может быть, смогу сделать

из нее счастливую пианистку-любительницу, чтобы она, как я тогда - да,

впрочем, и сейчас - могла играть на пианино, получая удовольствие, и для

себя самой. Но все это были бесплодные мечты. Она была не из тех, кто делает

что-то для себя самого, укрывшись от всех. Она использовала все средства для

того, чтобы добиться похвалы от других, и все тщательно просчитывала. Она

досконально знала, как добиться восхищения и похвалы от людей. даже то,

каким образом надо играть, чтобы привлечь меня. Все было просчитано

совершенно точно. Потому она, наверное, и разучила как следует только самые

важные места. Я в этом уверена.

И все равно даже сейчас, когда я это знаю, все равно считаю, что играла она

здорово. даже сейчас, если мне придется услышать ее игру опять, у меня,

наверное, сердце забьется сильнее. даже учитывая все ее недостатки, все ее

интриги и ложь.

Она хрипло закашлялась, замолчала и некоторое время сидела молча.

- И вы взяли ее в ученицы?

- да, раз в неделю, утром в субботу. В школе, в которую она ходила, не было

уроков по субботам. Ученица она была очень странная, ни разу не прогуляла,

никогда не опаздывала. Готовилась тоже как следует. После занятий мы с ней

ели пирожные и разговаривали.

Тут она спохватилась и посмотрела на часы на руке.

- Не пора ли нам назад, а то я за Наоко беспокоюсь немного? А ты про Наоко

уже не забыл часом?

- Ну вот еще, - сказал я, смеясь. - Просто увлекся, вас слушая.

- Хочешь знать, что было дальше, расскажу завтра.