Во-вторых, я если с женщиной сплю, то я сдерживаться не могу,

и не люблю я это терпеть, когда внутри кипит все. Я к тебе тогда приставать

могу начать.

- Изобьешь меня, свяжешь и сзади отымеешь.

- Слушай, я не шучу ведь.

- Но мне же одиноко. Мне страшно одиноко. Я понимаю, мне перед тобой

неудобно. Лезу к тебе со всякой фигней, а сама для тебя ничего не сделаю.

Болтаю, что хочу, зову куда-то, за собой таскаю. Но у меня для этого кроме

тебя нету никого. Двадцать лет я живу, и никто никогда ни разу моих капризов

не исполнял. Что папа, что мама, только и делают вид, что не замечают

ничего, и парень мой тоже такой. Я капризничаю, а он злится. Ругаемся потом.

Никому, кроме тебя, я такого сказать не могу. А сейчас я замучалась, как

только могла. Хочу слышать, как кто-то мне говорит, что я милая, что

красивая, когда засыпать буду. Вот и все. А как проснусь потом, буду опять в

своем уме, и больше ничего такого для себя одной просить не буду ни за что.

Я тогда хорошая буду.

- Все равно не могу я.

- Ну пожалуйста! А не то я тут сяду и всю ночь реветь буду, и отдамся

первому, кто со мной заговорит.

Делать было нечего, и я позвонил в общежитие и попросил позвать к телефону

Нагасаву. Я попросил его сделать так, будто я нахожусь в общежитии. Сказал

ему, что я с девушкой. Он обрадованно ответил, что в таком деле подсобит с

удовольствием.

- Я табличку на двери поверну так, будто ты в комнате, так что можешь не

беспокоиться, отрывайся. Завтра через мое окно залезешь, - сказал он.

- Вот спасибо! Потом сочтемся, - сказал я и повесил трубку.

- Все нормально? - спросила Мидори.

- Ну как-нибудь, - тяжело вздохнул я.

- Может тогда на дискотеку сходим, пока время есть?

- Ты же устала.

- Да с этим-то проблем нет.

Пока Мидори танцевала, казалось, что силы и правда к ней возвращаются. Она

выпила два стакана виски с колой и потом танцевала, пока пот не выступил у

нее на лбу.

- Здорово! - сказала Мидори, садясь за столик и переводя дыхание.