В верхней части окна на стекле неподвижно сидела жирная муха. Ветра,

похоже, не было, так что флаг Японии безвольно свисал, обмотавшись вокруг

флагштока, не шевелясь, точно полы тог древнеримских сенаторов. Неизвестно

откуда взявшаяся тощая рыжая собачонка тщедушного вида бегала по лужайке и

обнюхивала подряд все цветы, тыкаясь в них носом. Я никак не мог понять,

чего ради собака бегает и нюхает цветы в такой дождливый день.

Сидя за столом, я писал письмо, а когда перевязанная рука начинала болеть,

смотрел на поливаемую дождем лужайку.

Сперва я написал, что сильно порезал руку на работе в магазине пластинок, а

потом написал о том, что в субботу вечером Нагасава, Хацуми и я втроем

устроили нечто вроде банкета в честь успешной сдачи Нагасавой экзамена на

звание дипломата. Я рассказал ей, какой это был ресторан и какие блюда там

подавали. Я написал о том, что еда была отличной, но ситуация по ходу дела

сложилась несколько странная.

Я поколебался, писать ли о Кидзуки в связи с нашим с Хацуми походом в

биллиардную, но в итоге решил все-таки написать. Я почувствовал, что

написать об этом необходимо.

"Я отчетливо помню последний шар, который Кидзуки забил в тот день - в день,

когда он умер. Это был довольно трудный шар, и бить надо было от борта, и я

и подумать не мог, что он его забьет.

Было это, наверное, совпадение, но шар пошел по точной траектории, и белый

шар слегка ударился о красный, так что даже звука никакого не раздалось, и в

итоге этот удар оказался последним в нашей партии. Это было так чисто и

впечатляюще, что и сейчас оно у меня как перед глазами. И после этого почти

два с половиной года я в биллиард не играл.

Но в тот вечер, когда я играл в биллиард с Хацуми, я до конца первой партии

не вспоминал о Кидзуки, и для меня это было немалым шоком. Еще бы, ведь я

после его смерти думал, что буду вспоминать о нем каждый раз, когда буду

играть в биллиард.