В письмах ей я не писал ни о чем,

кроме веселых, приятных и прекрасных вещей.

Запах травы, приятный весенний ветерок, свет луны, кино, которе посмотрел

недавно, песни, которые я люблю, книги, которые произвели на меня

впечатление - лишь о таких вещах я писал ей. Мне самому становилось легче,

когда я перечитывал такие письма. Даже думалось, надо же, в каком

замечательном мире я живу. Я написал несколько таких писем. Но ни от Наоко,

ни от Рэйко писем не приходило.

В ресторане, где я работал, я познакомился со своим ровесником по фамилии

Ито, который тоже учился и подрабатывал там, и иногда разговаривал с ним. Он

учился в институте искусств на факультете масляной живописи и был скромным и

неразговорчивым пареньком, и времени до того, как мы с ним начали говорить,

прошло весьма много, но за какой-то период мы подружились настолько, что

после работы стали ходить в заведение поблизости и пить там пиво и

разговаривать о том, о сем.

Он был стройным и симпатичным парнем и стригся весьма коротко и выглядел

весьма опрятно для студента института искусств. Говорил он немного, но

понятия и суждения имел вполне нормальные. Ему нравились французские романы,

и он любил читать Жоржа Батая и Бориса Виана (Georges Bataille, Boris Vian),

а из музыки слушал произведения Моцарта и Мориса Равеля (Ravel,

Joseph-Maurice). И он искал кого-нибудь вроде меня, с кем можно было бы о

таких вещах поговорить.

Как-то раз он пригласил меня к себе домой. Жил он в одноэтажном

многоквартирном доме странной планировки за парком Инокасира, и его комната

была набита принадлежностями для рисования и холстами. Я сказал, что хотел

бы взглянуть на его картины, но он сказал, что уровня своего пока

стесняется, и не показал.

Мы пили "Chivas Reagal", который он принес тайком от отца, жарили на плитке

рыбу и слушали концерт Моцарта в исполнении Роберта Касадесю (Robert

Casadesus).

Он был родом из Нагасаки, и на родине у него была девушка.