Свет в комнате погасит и ничего не делает, просто тупо в

полной темноте сидит. Но не оттого, что в депрессию впадала или что-то

такое. Я из школы как вернусь, она меня к себе позовет, рядом усадит,

спрашивает, как день прошел. Не особенным чем-то интересуется, а просто, чем

с подругами занимались, во что играли, что учитель говорил, как экзамен

сдала и все такое. Но она это все выслушает, что-то на это свое скажет,

посоветует. Но если я куда из дома уйду - с друзьями гулять или на балет -

опять тупо одна сидит. два дня где-то вот так пройдет, а потом все как рукой

снимает, и она опять жизнерадостная и в школу ходит. Года четыре где-то с

ней так было. Родители сперва тоже беспокоились, с врачами в больнице,

кажется, советовались, а потом смотрят, что дня два проходит, и с ней опять

все в порядке, будто ничего и не было, и решили, видать, что оно и само

как-нибудь пройдет. девочка как-никак умненькая, голова светлая. Но как-то

после того, как сестра умерла, я разговор родителей подслушала. Про папиного

младшего брата разговор был, который давно когда-то умер. Тот, видно, тоже

очень умный был мальчишка. Но с семнадцати лет до двадцати одного года сидел

безвылазно дома, а в конце концов в один прекрасный день из дома сбежал и

бросился под поезд. Папа сказал : "Похоже, это моя наследственность".

Рассказывая об этом, Наоко машинально обрывала с камышины листья один за

другим и бросала их на ветер. Оборвав их все, она стала наматывать тугой

стебель на палец.

- То, что она умерла, я первая обнаружила, - продолжала Наоко. - Осень была,

я тогда в шестом классе начальной школы училась. Ноябрь тогда был. дождь

шел, день был хмурый, холодный. Сестра тогда в третьем классе старшей школы

была. Я после фортепиано домой в пол-седьмого пришла, а мама ужин готовит и

говорит, что сейчас будем есть, так что я чтобы сестру позвала. Я на второй

этаж поднялась, стучу сестре в комнату, кричу, чтобы есть шла.