- Сидела одна и ни с кем не

разговаривала, чтобы в голове свободней стало, как ты велел.

- Ну и как?

- Спасибо тебе. Кажется, полегчало немного. Осталась еще какая-то усталость,

но по сравнению с тем, как до этого, тело будто легче стало. Я, наверное,

гораздо сильнее вымоталась, чем сама думала.

Отец Мидори спал, делать особо было нечего, так что мы пошли к торговому

автомату, купили кофе, потом пошли в комнату отдыха и стали пить его там.

Я рассказал Мидори обо всем, что случилось, пока ее не было. Что ее отец,

выспавшись, съел половину обеда, потом, глядя, как я ем огурец, тоже захотел

и съел один, потом сходил по-маленькому и опять заснул.

- Ну ты даешь! - восхищенно сказала Мидори. - Все с ног сбились оттого, что

он не ест ничего, а ты его даже огурец съесть заставил, прямо не верится,

честное слово.

- Ну не знаю, это, наверное, потому что я ел очень аппетитно, - довольно

сказал я.

- А может потому, что у тебя способность делать так, что людям на душе легче

становится.

- Вряд ли, - сказал я со смехом. - Гораздо больше людей наоборот считает.

- Как тебе мой папа?

- Мне нравится. Ни о чем таком поговорить, правда, не получилось, но

почему-то кажется, что человек хороший.

- Не буянил?

- Да нет, совсем нет.

- А неделю назад вообще кошмар был, - сказал Мидори, слегка мотая головой. -

В голове у него что-то переклинило, и он буйствовал сильно. Стаканом в меня

кидает и орет: "Идиотка, чтоб ты сдохла!" С такой болезнью так бывает время

от времени. Непонятно, отчего, но порой человек без причины беситься

начинает. С мамой тоже так было. Знаешь, что она мне говорила? Ты не моя

дочь, говорила, видеть тебя не желаю. У меня аж в глазах в тот момент

потемнело. Такая у этой болезни особенность. Мозг подавляется, человек

становится раздражительным и начинает нести, чего было и чего не было. Я об

этом хоть и знаю, но все равно обидно становится, когда это слышишь.