Раз в неделю я писал письма Наоко, и
несколько раз писал Рэйко и Мидори.
Я писал в аудитории, писал за письменным столом дома, усадив на колени
Чайку, писал за столиком в ресторане итальянской кухни в перерывах между
работой. Казалось, что одним написанием писем я поддерживаю свое
существование, едва-едва не рассыпаясь на кусочки.
В письмах Мидори я писал, что апрель и май прошли для меня в ужасных
мучениях и тоске из-за того, что я не мог общаться с ней.
"Впервые пережил я такую мучительную и тоскливую весну, и лучше бы в таком
случае трижды был февраль. Нет никакого толку теперь об этом заново
говорить, но новая прическа тебе очень идет. Ужасно симпатично. Я сейчас
работаю в ресторане итальянской кухни и учусь у повара готовить вкусное
спагетти. Когда-нибудь я хотел бы приготовить его для тебя."
Каждый день я ходил в кино, два или три раза работал в итальянском
ресторане, разговаривал с Ито о книгах или музыке, брал у него почитать
книги Бориса Виана, писал письма, играл с Чайкой, ухаживал за садом,
мастурбировал, вспоминая Наоко, и пересмотрел множество кинофильмов.
Мидори заговорила со мной в середине июня. Целых два месяца мы с Мидори
прожили, не перемолвившись ни словечком.
Когда закончилась лекция, она села рядом со мной и какое-то время сидела
молча, подперев подбородок рукой.
За окном шел дождь. Это был характерный для сезона дождей вертикально льющий
дождь без ветра, и был это сильный ливень, под которым намокало все без
исключения. Когда все другие студенты уже ушли из аудитории, Мидори все
продолжала молча сидеть в той же позе. Потом она достала из кармана
джинсовой куртки сигарету "Мальборо", взяла ее в рот и протянула мне спички.
Я чиркнул спичкой и поджег сигарету.
|