Раз в неделю я писал письма Наоко, и

несколько раз писал Рэйко и Мидори.

Я писал в аудитории, писал за письменным столом дома, усадив на колени

Чайку, писал за столиком в ресторане итальянской кухни в перерывах между

работой. Казалось, что одним написанием писем я поддерживаю свое

существование, едва-едва не рассыпаясь на кусочки.

В письмах Мидори я писал, что апрель и май прошли для меня в ужасных

мучениях и тоске из-за того, что я не мог общаться с ней.

"Впервые пережил я такую мучительную и тоскливую весну, и лучше бы в таком

случае трижды был февраль. Нет никакого толку теперь об этом заново

говорить, но новая прическа тебе очень идет. Ужасно симпатично. Я сейчас

работаю в ресторане итальянской кухни и учусь у повара готовить вкусное

спагетти. Когда-нибудь я хотел бы приготовить его для тебя."

Каждый день я ходил в кино, два или три раза работал в итальянском

ресторане, разговаривал с Ито о книгах или музыке, брал у него почитать

книги Бориса Виана, писал письма, играл с Чайкой, ухаживал за садом,

мастурбировал, вспоминая Наоко, и пересмотрел множество кинофильмов.

Мидори заговорила со мной в середине июня. Целых два месяца мы с Мидори

прожили, не перемолвившись ни словечком.

Когда закончилась лекция, она села рядом со мной и какое-то время сидела

молча, подперев подбородок рукой.

За окном шел дождь. Это был характерный для сезона дождей вертикально льющий

дождь без ветра, и был это сильный ливень, под которым намокало все без

исключения. Когда все другие студенты уже ушли из аудитории, Мидори все

продолжала молча сидеть в той же позе. Потом она достала из кармана

джинсовой куртки сигарету "Мальборо", взяла ее в рот и протянула мне спички.

Я чиркнул спичкой и поджег сигарету.