Расстраиваюсь, думаю, я за ними так ухаживаю, стараюсь, почему я такое

должна слушать?

- Понимаю, - сказал я. Затем рассказал ей о словах ее отца, смысл которых

был мне непонятен.

- Билет? Уэно? - сказала Мидори. - О чем это он? Ничего не понимаю.

- А потом сказал "пожалуйста", "Мидори".

- Для меня о чем-то просил, что ли?

- Или, может, просил съездить на станцию Уэно и купить билет на метро? -

сказал я. - Короче, сказал он эти четыре слова в каком-то сумбурном порядке,

и я ничего не понял. Тебе станция Уэно ни о чем не напоминает?

- Станция Уэно... - задумалась Мидори. - Станция Уэно мне напоминает, как я

два раза из дома сбегала. В третьем и пятом классах начальной школы. Оба

раза садилась на метро на Уэно и ехала до Фукусима. Деньги воровала из кассы

и сбегала. Злилась тогда из-за чего-то на родителей. В Фукусима моя тетя

жила по отцовской линии, и она мне сравнительно нравилась, вот я и ехала к

ней. Папа тогда приезжал и увозил меня домой. В Фукусима за мной ездил. Мы с

папой садились на метро, покупали в дорогу расфасованные комплексные

завтраки и ехали до Уэно. Папа тогда мне так много всего рассказывал, хоть и

запинался все время. Про землетрясение в Канто, про то, что во время войны

было, про то, как я родилась, в общем, про всякое такое, о чем обычно не

говорил. Сейчас вспоминаю, и кажется, что больше мы с ним, кроме как тогда,

наедине вдвоем никогда и не говорили. Ты можешь в такое поверить? Мой папа

говорил, что во время землетрясения в Канто он находился в самом центре

Токио, но так и не понял совершенно, что землетрясение было.

- Ну да? - поразился я.

- Честно, он тогда на велосипеде с прицепом ехал в районе Коисикава и

ничего, говорит, не почувствовал. Домой вернулся, а там со всех сторон

черепица попадала, а родственники все за балки держатся и трясутся.