Ощущение было такое, точно мое тело было окружено какой-то непроницаемой

перегородкой из прозрачного стекла.

Из-за этой перегородки я не мог как следует контактировать с внешним миром.

В то же время оттуда тоже никто не мог прикоснуться к моему телу. Сам я был

бессилен, но и они тоже были бессильны по отношению ко мне, пока это было

так.

Я тупо смотрел в потолок, привалившись к стене, жевал, что было под рукой, и

пил воду, когда был голоден, а когда становилось грустно, пил виски и

засыпал. Я не мылся и не брился. Так прошло три дня.

Четвертого апреля пришло письмо от Мидори. Она предлагала встретиться на

стадионе университета десятого апреля, так как в тот день объявляли

расписание занятий, и пообедать вместе.

В письме она писала, что ответ на мое письмо послала с большим опозданием,

но таким образом теперь мы в расчете, и потому она предлагает мне дружить

опять, поскольку, не встречаясь со мной, она чувствует себя одиноко.

Я четыре раза перечитывал это письмо, но совершенно не мог понять, что она

имела в виду. О чем вообще это письмо? Я лишь все больше запутывался, а

смысловые связи между предыдущими и последующими фразами не находились. С

какой стати мы становимся "в расчете", встречаясь в день объявления

расписания лекций, и почему она предлагает мне пообедать вместе? Я подумал,

что у меня, похоже, что-то стало с головой.

Сознание мое было неуместно вялым и разбухшим, точно корни тенелюбивого

растения. Так не пойдет, оцепенело подумал я. Тут я внезапно вспомнил слова

Нагасавы: "Не сочувствуй самому себе. Самим себе сочувствуют только

примитивные люди."

Да, Нагасава, ты молодец, подумал я. Затем вздохнул и поднялся на ноги. Я

наконец постирал белье, помылся и побрился, прибрал комнату, купил продуктов

и приготовил себе нормальную еду, накормил отощавшего за это время Чайку, не

стал пить спиртного кроме пива, полчаса позанимался гимнастикой.