- Он давно уже

говорил, что поедет в Уругвай, но он не может никуда ехать. Он даже за

пределы Токио выехать так просто не может.

- А состояние как?

- Сказать прямо, дело времени.

Какое-то время мы шли молча.

- Этой болезнью мама болела, так что я все знаю. Опухоль мозга. Ты веришь?

Каких-то два года назад от этой болезни мама умерла, а теперь и у папы

опухоль мозга.

Внутри университетской больницы , видно, из-за того, что было воскресенье,

толпились лишь посетители, пришедшие навестить больных, да пациенты с

легкими диагнозами. А еще там витал особый больничный запах.

Запахи, издаваемые дезинфекционными средствами и цветами для больных, мочой,

одеялами, смешивались и целиком окутывали больницу, а посреди всего этого

носилась, стуча каблуками туфель, медсестра.

Отец Мидори лежал в двухместной палате на койке со стороны двери. Облик его,

лежащего там, напоминал маленькое животное, получившее глубокую рану.

Он безвольно лежал на боку, вытянув левую руку с воткнутой в нее иглой, по

которой поступал раствор Рингера, и не шевелился. Это был худой мужчина

мелкого телосложения, и впечатление создавалось такое, будто впредь он будет

еще больше худеть и становиться еще меньше.

На голове была белая повязка, бледная рука была в следах от уколов.

Наполовину прикрыв глаза, он смотрел куда-то в одну точку в пространстве, а

когда Мидори и я вошли, он посмотрел на нас, и глаза его были воспаленные и

красные. Посмотрев на нас секунд десять, он опять перевел свой изможденный

взгляд куда-то в пространство.

Глядя на эти глаза, можно было понять, что этот человек вот-вот умрет.

Никакой жизненной энергии в его теле почти не было заметно. Все, что в нем

было, это лишь слабый неясный след былой жизни. Такое же впечатление мог

произвести старый обветшавший дом, дожидавшийся, когда всю мебель вывезут, и

его снесут.

Вокруг его иссохшихся губ тем не менее пробивалась, точно молодая трава,

щетина.