Оценки

были все больше "C" да "D", редко "B". Наоко же сдала успешно все предметы и

перешла на второй курс. Незаметно время провернулось еще на один круг.

В середине апреля Наоко исполнилось двадцать лет. Мой день рожденья в

ноябре, так что она меня, получается, была на семь месяцев старше. Почему-то

странное чувство было от того, что ей уже двадцать. Мне казалось, что ей бы

больше соответствовал возраст между восемнадцатью и девятнадцатью.

Хорошо было бы, если бы после восемнадцати исполнялось девятнадцать, а после

девятнадцати восемнадцать. Однако ей почему-то было уже двадцать. А осенью

исполнится двадцать и мне. И только мертвому Кидзуки всегда оставалось

семнадцать.

В день рождения Наоко шел дождь. Я сразу после занятий купил поблизости торт

и поехал на метро к ней домой. Я сказал ей, что раз все-таки двадцать лет

исполнилось, может, надо бы это как-то, мол, отметить. Мне показалось, что

на ее месте я бы так и подумал. Перспектива встречать двадцатый день

рождения в гордом одиночестве казалась явно не блестящей.

Метро было переполненно, да еще и тряслось нещадно. Поэтому когда я добрался

до квариры Наоко, торт напоминал развалины Колизея в Риме. Однако когда мы

воткнули в него заготовленные двадцать свечей, зажгли их от спички,

задернули шторы и выключили свет, обстановка казалась вполне соответствующей

торжеству. Наоко открыла бутылку виски. Мы чуть-чуть выпили и поели торта,

потом поужинали на скорую руку.

- Как-то все по-дурацки - раз, и уже двадцать лет. Я совсем не готова к

тому, что мне уже двадцать. Такое непонятное ощущение, что меня будто кто-то

сзади подгонял нарочно.

- А у меня еще целых семь месяцев в запасе, успею подготовиться, не спеша, -

сказал я, рассмеявшись.

- Хорошо тебе, еще только девятнадцать, - сказала она с завистью в голосе.

За ужином я рассказал ей, как Штурмовик купил себе новый свитер.