Невозможно

было никому ничего объяснить, да и надобности такой не было, и я просто не

обращал на них внимания.

Вечером, когда мы расставались, и я возвращался, кто-нибудь подходил ко мне

с пошлыми вопросиками, типа, какие позы мы отрабатывали, как у нее это дело

выглядит, какого цвета нижнее белье, а я каждый раз как-нибудь отшучивался.

Так я из восемнадцатилетнего стал девятнадцатилетним. Солнце вставало и

садилось, флаг поднимался и опускался. По воскресеньям - свидание с подругой

умершего приятеля. Чем я сейчас занимаюсь, чем собираюсь заняться, было

совершенно неясно.

В универе мы читали Клоделя, читали Расина, читали Эйзенштейна, однако меня

такое чтение нисколько не впечатляло.

В университете у меня друзей не появилось ни одного, и в общежитии я общался

с соседями лишь из формальности. Ребята в общежитии, похоже, считали, что я

собираюсь стать писателем, поскольку я всегда сидел один за чтением, но сам

я писательствовать не собирался. Вообще не думал о том, кем хочу стать.

Несколько раз я собирался рассказать об этих своих переживаниях Наоко.

думалось, что она-то сможет мои мысли понять достаточно хорошо. Но подобрать

слова, чтобы все это высказать, не получалось. Странно, думал я. Это уже

прямо как будто от нее заразился болезнью "поиска слов".

Вечером в субботу я сидел в лобби у входа, ожидая, когда позвонит Наоко. По

вечерам в субботу почти все уходили куда-нибудь повеселиться, и лобби было

не таким людным, как в другое время, и там было тихо-тихо. Я всегда наблюдал

за блестками света, взвешенными в этой тишине, и пытался разобраться в

собственной душе.

Что же я все-таки ищу? Но ничего похожего на ответ не находилось. Иногда я

протягивал руку к парящим в воздухе блесткам света, но кончики моих пальцев

ничего не ощущали.

Я много времени уделял чтению, но книг прочитывал немного, просто любил

перечитывать понравившуюся книгу по несколько раз.