Не просила я ее никаких огурцов покупать.

- Может ты просила киви, а она не расслышала? - подсказал я. (по-японски

"огурец" звучит как "кюри")

Мидори щелкнула пальцами.

- Точно, я киви просила! Но все равно, логически если подумать, неужели

непонятно? С какой стати больной человек будет сырые огурцы есть? Будешь

огурец, папа?

- Не хочу, - сказал отец.

Мидори села у изголовья и стала рассказывать отцу о всякой всячине. Что

телевизор не показывает, и они вызвали мастера, что женщина из Такайдо через

пару дней обещала прийти его проведать, что Миява из аптеки перевернулся на

велосипеде. Отец слушал ее рассказы и только поддакивал.

- Ты правда ничего есть не хочешь, папа?

- Не хочу, - ответил отец.

- Ватанабэ, грейпфрут будешь?

- Не-а, - ответил я.

Немного погодя Мидори отвела меня в комнату отдыха, села на диван и

закурила. В комнате отдыха курили еще трое пациентов, смотрящих какую-то

политическую дискуссию по телевизору.

- Вон тот мужик с костылем так мои ноги разглядывает! Вон тот, в очках, в

голубой пижаме, - довольно сказала она.

- А что еще делать? Когда в такой юбке, каждый глядеть будет.

- Ну и ладно. Все равно тут всем скучно, полезно иногда и ноги у молодой

девушки поразглядывать. Может они поправляться быстрее будут от возбуждения?

- Да хорошо если наоборот не получится, - сказал я.

Она какое-то время смотрела на поднимающийся прямо вверх дым сигареты. -

Папа мой, - сказала Мидори, - он человек неплохой. Иногда загибает что-то

такое, что аж злость берет, но в основе он, по крайней мере, человек

честный, и маму любил искренне. И жил он по-своему правильно. Пусть и

характер у него где-то слабый, и торговать он толком не умеет и сильно

подняться не смог, но он был в сто раз лучше тех типов, что вокруг шныряют,

всех обманывают и только под себя гребут.