Мне подумалось,

что это совершенное тело родилось сейчас под светом луны, претерпев перед

этим множество изменений.

Сперва до или после смерти Кидзуки ее полуоформившаяся девичья плоть была

сброшена, а затем ей была дана зрелая плоть. Тело Наоко было настолько

прекрасным и совершенным, что я не ощущал даже сексуального возбуждения.

Просто без конца хотелось смотреть на тени, отбрасываемые ее округлыми

поблескивающими грудями, тени на ее животе, приподнимавшемся и опускавшемся

при каждом вздохе, тень от нежных черных волосков пониже.

Она сидела, открыв моим глазам свое обнаженное тело, кажется, минут пять или

шесть. Спустя какое-то время она опять надела халат, застегнула пуговицы

одну за другой сверху вниз. Застегнув все пуговицы, она поднялась, тихо

открыла дверь спальни и скрылась за ней.

Я довольно долго лежал, свернувшись калачиком на диване, потом передумал,

вылез из постели, подобрал свалившиеся на пол часы и посмотрел на них под

светом луны. Было три часа сорок минут.

Я сходил на кухню, выпил несколько стаканов воды и вернулся в постель, но

так и не смог заснуть, пока не рассвело, и не исчезло последнее белоснежное

пятнышко из тех, что были разбросаны по всей комнате лучами лунного света.

Когда я наконец уже почти засыпал, ко мне подошла Рэйко и, слегка похлопывая

меня по щеке, сказала : "Утро уже, утро!"

Пока Рэйко убирала мою постель, Наоко на кухне готовила завтрак. Увидев

меня, Наоко улыбнулась и сказала : "Good morning". Я тоже ответил : "Good

morning".

Я какое-то время смотрел, стоя рядом, как Наоко кипятит воду и нарезает

хлеб, напевая что-то себе под нос, но никаких признаков того, что вчера

ночью она сидела передо мной обнаженая, на лице ее не было.

- А глаза-то какие красные! Что это у тебя с ними? - спросила меня Наоко,

разливая кофе.

- да проснулся ночью...