Лишь глядя

в зеркало во время бритья я заметил, как осунулось и побледнело мое лицо.

Глаза неестественно выпирали, и лицо казалось каким-то чужим.

Утром следующего дня я прокатился подальше на велосипеде, вернулся домой,

пообедал и еще раз перечитал письмо Рэйко. Затем я серьезно задумался о том,

как мне быть дальше.

Причиной того сильного потрясения, которое я получил от письма Рэйко, было

то, что оно в один момент оно опрокинуло мой оптимистический настрой по

отношению к Наоко, с которым я надеялся на лучшее. Сама Наоко говорила, что

корни ее болезни очень глубоки, и Рэйко тоже говорила, что трудно

предугадать, что произойдет.

Но за две поездки у меня создалось впечатление, что Наоко выздоравливает, и

я верил, что если проблема и существует, так это то, что Наоко должна вновь

обрести смелость вернуться в реальное общество. Что стоит ей обрести эту

смелость, и мы вдвоем сможем справиться совместными усилиями.

Но воображаемый дворец, который я построил на своих слабых предположениях, в

один миг рухнул от письма Рэйко. Лишь неощутимая и ровная круглая

поверхность осталась после него.

Я дожен был во что бы то ни стало вновь обрести почву под ногами. Я думал о

том, что на этот раз улучшение у Наоко произойдет не скоро. И даже если оно

произойдет, после него Наоко будет еще слабее и лишится еще большей части

самой себя.

Я должен приспособить самого себя к этим обстоятельствам. Конечно, я хорошо

понимаю, что проблема не решится оттого, что я стану сильнее, но сейчас у

меня все равно нет другого пути, кроме как самому настроиться на борьбу. И

ничего не остается, кроме как тихо ждать ее выздоровления.

Эх, Кидзуки, подумал я. Я в отличие от тебя решил жить и решил, что буду

жить правильно. Тебе тоже без сомнения было тяжело, но и мне ведь тяжело,

честное слово. И это тоже из-за того, что ты умер и оставил Наоко. Но я ее

ни за что не брошу. Я ее люблю и я сильнее, чем она. И я стану еще сильнее,

чем сейчас.