Я сказал, что сейчас мы в силу

обстоятельств мы друг от друга очень далеко.

- Но чувство у вас обоюдное?

- Хотелось бы верить. А иначе пути к спасению нет, - сказал я, словно в

шутку.

Он тихим голосом распространялся о величии Моцарта. О величии Моцарта он

знал так же хорошо, как деревенские жители знают горные тропы. Он сказал,

что Моцарта постоянно слушал с трех лет, так как отец его очень любил.

Я не так глубоко разбирался в классической музыке, но слушал концерт Моцарта

в оба уха под его меткие и доходчивые комментарии типа "О, вот сейчас..."

или "А вот это место как тебе?.." Давно я не чувствовал себя так

умиротворенно.

Глядя на молодой месяц, висящий над рощей в парке Инокасира, мы допили

последние капли "Chivas Reagal". Вкус у виски был отменный.

Он предложил мне переночевать у него, но я отказался, сославшись на дела, и

покинул его квартиру до девяти часов, поблагодарив за выпивку. На пути домой

я зашел в телефонную будку и позвонил Мидори. Трубку в кои-то веки подняла

сама Мидори.

- Извини, но я сейчас с тобой говорить не хочу, - сказала она.

- Я знаю. Слышал не один раз. Но я с тобой отношения вот так рвать не хочу.

Ты один из моих друзей, которых у меня совсем немного, и мне правда очень

тяжело оттого, что я не могу с тобой встречаться. Когда мы с тобой сможем

поговорить? Хоть это скажи.

- Я скажу, когда можно будет.

- Как дела?

- Так себе, - сказала она. И положила трубку.

В середине мая пришло письмо от Рэйко.

"Спасибо тебе за письма, кторые ты постоянно шлешь. Наоко очень радуется,

когда их читает. Я тоже выпрашиваю их у нее и читаю. Ты же не против?

Извини, что долго не могла тебе написать. Откровенно говоря, я сама тоже

подустала, да и вестей хороших особо не было. У Наоко ситуация не слишком

хорошая. Недавно из Кобе приезжала мама Наоко, и мы вчетвером с врачом

обменялись мнениями.