Я съел только

половину, остальное оставил. Она же с аппетитом съела все.

- Не хочется есть, Ватанабэ? - сказала Мидори, отпивая горячий чай.

- Да, не особо.

- Это потому что в больнице, - сказала она, оглядываясь вокруг. - С

непривычки у всех такое. Запахи, звуки, спертый воздух, лица больных,

напряжение, нетерпение, разочарование, страдание, усталость - из-за таких

вещей. Они на желудок давят и аппетит гасят, но если привыкнуть, то уже не

обращаешь на них внимания. Да и за больным как следует ухаживать не сможешь,

если не наешься. Я ведь за четырьмя людьми уже ухаживала так, честно:

дедушка, бабушка, мама, папа, так что я про эти дела все-все знаю. Бывает

ведь, случится что-то, и поесть вовремя не можешь. Так что когда можно, надо

наедаться досыта.

- Это я понять могу, - сказал я.

- Родственники когда папу навестить приходят, мы с ними тут вместе едим. Так

они все половину недоедают, как ты. Я когда все съедаю, говорят : "Здоровая

же ты, Мидори. А у меня кусок в горло не идет, не могу больше есть." Но

ухаживаю за папой-то я! Смех один. Другие лишь изредка придут да

посочувствуют, а утку выносить, мокроту помочь схаркнуть, от пота вытереть,

это же я все делаю! Если бы от ихнего сочувствия утка сама выносилась, я бы

раз в пятьдесят больше других сочувствовала. Но когда я весь обед съедаю,

они на меня осуждающим взглядом смотрят и говорят: "Здоровая же ты, Мидори."

Все меня, видно, за тяговую лошадь считают. По столько лет людям, почему они

настолько в жизни ничего не понимают? На словах-то все можно сказать.

Вынесешь ты утку или нет, вот что главное. Почему я все это сносить должна?

Я ведь и выматываюсь, бывает, до смерти, и разреветься иногда хочется.