До сих пор

у него был только один свитер (оставшийся еще со старшей школы, коричневого

цвета), и вот, наконец, их стало два. Новый свитер был симпатичный, красного

в перемежку с черным цветов, с вывязанным вручную изображением оленя, и сам

свитер был вполне стильным, но стоило ему выйти в нем, как все начинали

смеяться. Он, однако, никак не мог понять, отчего они смеются.

- Ватанабэ, у меня что-то н-не так? На лице ничего нет? - спросил он, подсев

ко мне в столовой.

- Нет там ничего, все так. Классный, кстати, свитер, - сказал я, с трудом

сдерживаясьот смеха.

- Спасибо, - расплылся Штурмовик в счастливой улыбке.

Наоко рада была услышать о нем.

- Хочу с ним встретиться, хоть разочек.

- Нельзя, ты над ним смеяться будешь.

- Что, думаешь, обязательно буду смеяться?

- Да хоть на что спорим. Я его каждый день вижу, и то иногда удержаться не

могу.

Поужинав, мы вдвоем прибрали посуду, уселись на полу комнаты и допили виски.

Пока я допил из своего стакана, она успела себе долить.

В тот день она на редкость много говорила. Про детство, про школу, про

семью. Расказы все были длинными и детальными, точно картины-миниатюры. Я

восхищался ее памяти, слушая эти истории.

Но в то же время я постепенно уловил нечто, скрытое в ее повествовании.

Что-то странное. Что-то ненатуральное. Все истории были правильными и

стройными, но их взаимосвязанность настораживала. История "А" превращалась в

историю "Б", вплетенную в какой-то уголок истории "А", потом она же

превращалась в историю "В", содержащуюся внутри истории "Б", и так до

бесконечности. Конца не предвиделось.

Я сперва какое-то время ей поддакивал, потом и это перестал делать. Я ставил

пластинки, а когда они заканчивались, поднимал иглу и менял их. Прослушав

все, ставил по новому кругу. Было их всего-то шесть, цикл начинался с

битловского "Клуба одиноких сердец Сержанта Пеппера" и заканчивался "Вальсом

для дебби" Билла Эванса.

За окном без конца шел дождь.