Что-то одно

выкину, в-в-вообще не смогу делать.

Сказал он это, как отрезал.

Я не знал, что сказать. Ну что ему можно было еще сказать? Самое простое

было это радио в его отсутствие вышвырнуть в окно, но сделай я так, такой бы

разразился скандал, точно ворота адовы разверзлись. Штурмовик безумно

дорожил всем, что считал своей собственностью.

Я, потеряв дар речи, тупо сидел на кровати, а он, широко улыбаясь, меня

утешил :

- В-ватанабе. А давай вместе по утрам зарядку делать! - и, как ни в чем не

бывало, пошел завтракать.

Когда я расскал Наоко про Штурмовика с его утренней гимнастикой, она

расхохоталась. Я и не думал ее смешить, но в итоге рассмеялся сам. Смеющейся

я ее видел - хоть и на какое-то мгновение - впервые за очень долгое время.

Мы с Наоко сошли с метро на станции Ёцуя, и шли вдоль насыпи в сторону

Итигая. Был воскресный день, где-то середина мая.

Дождь, который с утра барабанил, то начиная, то прекращаясь, после полудня

совсем перестал, низко стелющиеся мрачные тучи прятались, словно изгоняемые

ветром, дувшим с юга. Пышущие свежестью листья сакуры шевелились на ветру и

сверкали, отражая лучи солнца.

Солнце светило, как в начале лета. Прохожие снимали свитера и пальто и

накидывали их на плечи либо несли в руках. Под согревающими лучами

воскресного послеполуденного солнца лица всех людей казались счастливыми.

Было видно, как на теннисном корте по ту сторону насыпи мужчина машет

ракеткой в одних шортах, сняв футболку.

Только сидевшие на скамейке две монахини все так же безукоризненно были

одеты в зимнюю униформу, так что казалось, будто до них одних все еще не

долетают лучи весеннего солнца. С такими довольными лицами наслаждались они

беседой под этими лучами.

После минут 15 ходьбы спина покрылась потом. Я снял плотную хлопчатобумажную

рубаху и остался в футболке. Наоко закатала рукава тонкой серой спортивной

курточки до самых локтей.