Что если где-то в моем теле есть некое место, назовем его,

скажем, задворками моей памяти, и важные воспоминания там свалены в кучу и

превратились в невесомую пыль?

Но как ни крути, в данный момент это все, что у меня есть. Пишу сейчас эти

строки, крепко прижимая к груди эти ненадежные воспоминания, уже

потускневшие и тускнеющие с каждым часом, с таким чувством, будто облизываю

кость. Нет никакого другого способа сдержать обещание, только так.

давно уже, когда я был еще молодой, и эти воспоминания были куда ярче,

несколько раз я пытался написать о ней. Но тогда не смог написать ни

строчки. Я знал, что стоит написать первую строчку, следом пойдет писаться

что угодно, как по маслу, но вот эту одну строчку написать не мог, сколько

ни старался. Все было слишком ярко, и я не мог определить, с чего надо

начать. Вроде как слишком подробная карта порой из-за переизбытка деталей

оказывается бесполезной.

Но теперь-то я знаю. В конце концов - как я думаю - в такой ненадежный

сосуд, как текст на бумаге, можно вложить только ненадежные воспоминания или

ненадежные мысли.

И еще, чем нечетче становятся во мне воспоминания о Наоко, тем, думается

мне, глубже я начинаю ее понимать. И то, почему она умоляла меня: "Не

забывай меня", я только сейчас, кажется, понимаю.

Она-то, конечно, знала. Она-то знала, что когда-нибудь воспоминания о ней

померкнут во мне. Потому и не могла она не взывать ко мне.

"Никогда-никогда меня не забывай. Помни, что я была".

Когда я думаю об этом, мне становится нестерпимо тоскливо. Потому что она

ведь меня даже не любила.

Глава 2. Весенний день в 17 лет, когда пришла смерть

Называется давным-давно, а на самом деле было это всего-то двадцать лет

назад. Я тогда жил в общежитии. Мне, только-только поступившему в

университет, было 18 лет. О Токио я еще ничегошеньки не знал, жить

самостоятельно тоже пришлось впервые, а общежитие мне подыскали родители.